В дни кесарей великих в Древнем Риме

Жил кесарский сановник именитый,

Благочестивый муж Евфимиан

С женой благочестивой Аглаидой.

Уже много лет они счастливо жили

В согласии, богатстве и почёте;

Господь во всём благословил их щедро,

Лишь одного не даровав им блага —

Не посылал им чад, давно желанных.

И много лет молилась Аглаида,

Что б разрешил Господь её неплодье,

Что б детище им милое послал

На украшенье жизни одинокой

И на подпору в старости грядущей.

И услыхал Господь её молитвы,

И даровал им сына. И супруги

Исполнилися радостью великой,

И плакали, и Бога прославляли,

И нарекли младенца Алексием.

Стал подрастать младенец Алексий —

Стал отроком прекрасным, кротким, тихим;

Не по летам он разумом был мудр

И к книжному ученью прилеплялся.

И возлюбил он с самых ранних лет

Храм Божий и божественные книги,

И клиросное пенье, и молитву.

И детскую казну свою тайком

Стал расточать на помощь нищей братьи.

Прошли года, возрос он, возмужал,

Родители, с любовию радея

О счастии единственного сына,

Нашли ему достойную невесту

Из царственного, кесарского рода,

Прекрасную лицом, умом и сердцем,

И обручили с нею Алексея,

И в церкви Божьей честно повенчали.

Стыдливый взор склонивши боязливо,

Недвижно новобрачная стояла.

И подошёл к ней тихо Алексий,

И, сняв с перста свой обручальный перстень,

Он с кротостью во взоре ей сказал:

Стоять незримо ангельская сила

И для иных даров нас сохранять:

Для оных дней, когда преобразимся

И разумом, и сердцем, и душой,

И мир презрим, и горних взалчем благ.

Сказав сие, он вышел из ложницы

И, выждав час, когда забылись сном

Отец и мать, и слуги, и привратник,

Покинул дом родительский украдкой,

Оставил Рим и, продолжая путь,

Он на корабль с молитвою взошёл

И с кораблём поплыл в Лаодикию.

Не отдохнув от дальнего пути,

Уж в новый путь пошёл убогий странник

И прибыл он во град святой Эдессу;

И с той поры на паперти церковной

Он пребывал в молитве непрестанной,

Меж нищими питаясь подаяньем.

И много лет в молитве и посте

Он у дверей церковных оставался.

И раздавал он щедро нищей братьи

Всё, что ему давали Христа ради;

Питался он все дни единым хлебом

И жажду лишь водою утолял;

Во всём свои желанья подавляя,

И хлеба он досыта не вкушал

И даже сном он забывался редко,

Молитвою дремоту прогоняя.

А той порой в дому Евфимиана

Печаль и плач всечасно обитали;

Никто не знал, что сталось с Алексием.

И долго ждал его Евфимиан

И разослал рабов по разным странам

Искать его... Пришли они в Эдессу

И видели не раз там Алексия,

И за себя просили помолиться,

И милостыню подали ему,

Но в страннике согбенном ни один

Не мог признать святого Алексия.

В обратный путь отправились рабы

И в Рим пришли с нерадостною вестью:

Поведали они Евфимиану,

Что Алексий нигде им не встречался,

Что и следов нигде его не видно.

И стал ещё печальнее отец,

А мать, сорвав с себя все украшенья,

Вся в чёрную одежду облеклась

И приняла она обет суровый:

Не оставлять печальную одежду

И за порог ложницы не ступать,

Пока к ним в дом их сын не возвратится.

Тогда пред ней простёрлась со слезами

Несчастная невеста Алексия:

Позволь ты мне от нынешнего дня

С тобой в одном покое поселиться

И горькую печаль с тобой делить! —

И с той поры остались неразлучны

Вдова и мать, и вместе слёзы лили,

Беседуя о милом Алексие.

А он меж тем усердно, неустанно

В трудах своих великих подвизался.

И стали все трудам его дивиться,

И чтить его подвижником святым.

И разнеслась молва о нём далёко:

Из ближних стран, из дальних городов

Народ к нему стекался повседневно,

Во прах пред ним склонялися главой

Сановники и знатные вельможи,

И богачи дары ему несли,

И многие из жён благочестивых

Стопы его лобзали с умиленьем.

Но Алексий, в смиреньи твёрд и крепок,

Не обольстился славою людской.

И вышел он украдкой из Эдессы,

Как некогда из Рима, и прошёл

Дамаск и Тир и в дальней Кесарии

Обрёл корабль, в Египет снаряжённый,

И, помолясь, пустился в дальний путь.

Попутный ветер тихо веял в парус,

И плыл корабль два дня благополучно.

На третий день вдруг буря поднялась,

И чёрной тучей небо всё покрылось,

И ветер заревел, и море вздулось,

И затрещали снасти, и корабль

По сторонам метался: падал в бездну,

Всплывал наверх и снова опускался.

И кормчий, путь в испуге потеряв,

Пустил идти корабль по воле Божьей.

И долго по неведомым водам

Корабль носился. И в великом страхе

Молились люди, смерти ожидая.

Вдруг в сторону корабль рванулся с треском

И потянулся медленно и тихо,

Как будто шёл он по песку морскому,

И, покачнувшись, встал он на мели.

И Алексий, и кормчий, и все люди

Не ведали, что с ними, где они,

Что Бог им дал — спасенье иль погибель.

Все стали ждать рассвета. Рассвело.

Глядят: корабль в реке остановился.

И в даль взглянул невольно Алексий.

И перед ним предстал из-за тумана

Великий град — необозримый, пышный,

И благовест от города несётся...

И Алексий глядит, глазам не верит,

Узнал он свой родимый город Рим.

И слёзы полились из глаз обильно,

И зарыдал отшельник, как дитя,

Родимые места свои увидев.

Что б в отчий дом теперь я возвратился

Для новых испытаний и трудов.

Да будет же Его святая воля! —

Вошедши в Рим, в виду родного дома

Он повстречал отца с толпой прислуги.

На странника, живущего без крова.

Дай угол мне в твоём дворце пространном.

Там буду жить, питаясь от крупицы,

Спадающей от трапезы обильной.

Будь милостив! Господь тебе воздаст

Сторицею и в той, и в этой жизни!

И если кто-то из родни твоей

Или друзей, в чужой земле скитаясь,

Останется без пищи и без крова,

Господь пошлёт ему и кров, и пищу.

И странника призрят чужие люди,

Как ты призреешь странника — меня. —

Слова сии отозвались глубоко

В душе отца, — о сыне вспомнил он

И к страннику с любовью обратился:

Рабы тебе обитель отведут,

В ней навсегда ты оставайся с миром

И пищею одной со мной питайся. —

И отвели рабы ему приют

В привратничьей, в давно забытой клети,

В полуразрушенной и ветхой, и сырой;

И Алексий в той клети поселился.

Стал посылать ему Евфимиан

От трапезы своей роскошной яства,

Но Алексий питался только хлебом

И раздавал другие яства нищим.

Тогда ему предстали испытанья:

Стал ненавистен он рабам своим,

И всячески они над ним ругались,

И били, и в лицо ему плевали,

На голову ему помои лили, —

Но всё сносил без гнева Алексий.

Так долго жил он в клети той своей,

Никем не узнан и терпя обиды,

И, наконец, исполнилася мера:

Суровый пост и тяжкие труды

Плоть бренную, осилив, сокрушили,

И посетил его недуг великий.

Заслышал он кончины приближенье

И, вымолив у старшего раба

Трость для писанья, хартию, чернила

И описав всё житиё своё,

Он стал творить последнюю молитву;

И, помолившись долго и усердно,

Возлёг на одр, взял хартию в десницу

И, возведя с любовью очи к небу,

Преставился.

В то время патриарх

Пред кесарем, при множестве народа

Сам совершал в соборной литургию.

И вдруг среди молитвенного пенья

Над алтарём вознесся некий глас

И возвестил всем, кто стоял в соборе,

Что в этот миг в сём царствующем граде

Отходит праведник великий в лоно Божье.

И всех объял благоговейный страх

И с плачем все молились: да откроет

Всевышний им, где праведник почил.

И снова глас над алтарём пронёсся

И указал на дом Евфимиана.

Тогда сам царь державный, и народ,

И патриарх и сонмы иереев —

Все в полном облачении церковном:

С кадилами, с горящими свечами

И с пением и колокольным звоном,

Вдоль улиц Рима шествие свершая,

Пришли во двор палат Евфимиана.

Завидев и царя, и патриарха,

Евфимиан их встретить поспешил

И, вестию чудесной изумлён,

Созвал он всех рабов и домочадцев

И вопросил, не знают ли они

Кого-то, кто, прожив высокой жизнью,

В его дому преставился сегодня?

И долго все молчали. Наконец,

Старейший раб, об Алексии вспомнив,

Всё рассказал, что знал он о пришельце,

Который жил в гнилой и ветхой клети,

Как он постился строго и молился

И как сносил побои и обиды.

И вот и царь, и патриарх пошли

Вслед за рабом в обитель Алексия.

Открыли дверь, и разлилось далече

От праведных мощей благоуханье.

И повелел владыка-патриарх

Одр отыскать в дому Евфимиана

Роскошный самый, самый драгоценный,

Покрыть его парчой, во двор поставить

И возложить на нём святые мощи.

Исполнили веленье патриарха.

Тогда уж, трижды осенясь крестом,

Взял хартию из длани Алексия

Святой отец и прочитал пред всеми

Безвестного пришельца бытиё.

И возрыдал Евфимиан несчастный,

Уразумев, кто был почивший странник.

И пал пред ним и горько возопил:

Когда б я знал, что ты — мой сын любезный,

Не жил бы ты в хлевине мрачной, смрадной,

Ты б не терпел обид и поруганий!

Так говорил Евфимиан, когда

Вдруг вопль отчаянья раздался из толпы.

Все вздрогнули, так был ужасен вопль —

Плач матери, всё потерявшей в жизни:

К толпе она взывала в исступленьи.

Взглянуть на сына мне хоть раз позвольте! —

Толпа пред ней раздалась в тот же миг.

И вся в слезах, в растерзанной одежде

Предстала мать, дрожа и задыхаясь.

И сына труп увидев бездыханный,

Вдруг вскрикнула пронзительно она,

И, жалобно стеня, к нему взывала:

Дитя моё родное! Алексий!

Что сделал ты со мною, безутешной,

Зачем ты мне при жизни не открылся?

Как сердце не почуяло моё,

Что был ты от меня настолько близко?! —

И вот, давно стоявшая в молчанье,

Приблизилась неспешною походкой

Прекрасная и верная невеста

И, плача, тихо-тихо говорила:

Что это — ты, супруг и господин мой,

По ком я горько плакала и плачу,

Утешилась бы я в моей печали,

К тебе бы каждый день я приходила

И, тихо-тихо притаив дыханье,

Склонившись в прах и умилясь душой,

Молилась бы с тобою, преподобный! —

Внимая плачу горестной семьи,

Все плакали: и патриарх, и кесарь,

И весь народ, толпившийся кругом.

Когда же стихли вопли и стенанья,

То патриарх и царь благочестивый

Себе на плечи подняли тот одр,

Где почивало тело Алексия,

И понесли торжественно по Риму

И с пением пред церковью соборной

На площади народной опустили,

Дабы народ весь мог свободно

К святым мощам устами приложиться.

И к площади весь Рим тянуться стал,

И с рвением великим все стремились

Угоднику святому поклониться.

И многие недужные, слепые

Мгновенно исцелялись, прозревали,

К останкам Алексия прикоснувшись.

И целую неделю день и ночь

От утренней зари и до вечерней

Была полна вся площадь городская.

На день восьмой святейший патриарх

При кесаре над телом всенародно,

На площади литию отслужив, и

Так возгласил с высокого амвона:

Мы ныне все свидетелями были

Чудес великих, в яви совершённых

Останками святыми Алексия!

Велик Господь! Он Своему рабу

Открыл тщету и тлен всего земного

И дух его к небесному направил,

И Алексий, отвергши князя мира,

Воистину стал Божьим человеком.

Он был и мал, и нищ здесь на земле,

Но стал велик и славен после смерти,

Когда Господь к Себе его принял

И одарил сокровищем нетленным

На небесах, а на земле пред нами,

Нам, грешным, в назидание святое,

Он осиял его великой славой.

И так мы все, собравшиеся здесь:

Державнейший Гонорий, кесарь Август,

И я — смиренный пастырь Иннокентий

И Божьей милостью первосвященник Римский,

И православный весь народ, здесь сущий, —

Все признаём, что праведно почивший

Новопреставленный раб Божий Алексий

Достоин быть причислен в лик святых

Святой апостольской соборной Церкви.